Вторая грань гранёного стакана: Пётр Мамонов - генератор "русских народных галлюцинаций"(21 фото + 5 видео)

Но у меня такое ощущение, будто мы всю жизнь с ним были. И всегда обитали у меня в Чертанове — центровой Петя и с этим смирился. Это была главная уступка с его стороны, других завоевательных процессов он так и не освоил. За всю жизнь цветка мне не подарил. А сама я привыкла на себе экономить. Что не очень хорошо для женщины — она, наверное, должна хотеть нравиться. А я вечно перед супругом ходила в секонд-хенде.
Семьей нас тогда трудно было назвать: каждый день мы выбегали из дома по своим интересам. А они у нас не совпадали. Петр не ходил смотреть на меня в перьях и чулках. Я никогда не спускалась в его подполье — чувствовала себя лишней в этом пьюще-поющем обществе. «Дай мне напиться железнодорожной воды», — блеял Гребенщиков, и вся публика «квартирника» пялилась ему в рот.
А я представляла, как из рельсов качают самогон или что-то вроде того. Бессмыслица! А вот Мамонов меня завораживал: «Ты ушла, ну и пусть, все равно опять напьюсь». Он всю жизнь запирался от меня в отдельной комнате — ему нужен был свой угол. Что-то там бренчал и ревел отдельные строчки. И если ему удавалась песня — я это и из-за стенки прекрасно слышала. Сочинял он только на трезвую голову.
Вся наша жизнь была вроде того рок-н-ролла. Скачешь-скачешь, сходишься-расходишься. И не мы были в этом виноваты, а советская власть, при которой сделать аборт было все равно что руки помыть. Поначалу нашу семейную жизнь разрушали врачи. Я приду на обследование, а гинеколог уговаривает: «Зачем вам сейчас ребенок, вы его прокормите?» Я вспомню мужа-алкаша, свои танцы — и опять ложусь под нож.
И с первенцем за меня тоже доктор все решил. Мне уже 33 года было...
— Хочу еще потанцевать, — объявила я привычное решение.
— А вы знаете, что у вас последний шанс стать матерью? — предупредил гинеколог.
Тут я впервые испугалась. Ночи не спала, взвешивала: первая балетная категория или ребенок… А с Петей не посоветуешься — он либо в стельку пьян, либо с похмелья зол. И задумалась я настолько крепко, что опоздала со всеми сроками. Так родился наш первый сыночек: не по любви и желанию — прозевали его балерина и рок-н-ролльщик. Небольшой этот сверточек мигом перевесил весь мой кордебалет. На такую чушь свою юность угробила, боже мой! А недавно, когда мы с Петей еще и десять заповедей прочитали, вообще ужаснулись.
«У нас трое сыновей, а господь давал шестерых. Детоубийцы мы…» — схватился за голову Петр. Как нам теперь искупать врачебные советы? Библию ведь не обезьяны придумали.
Хотя по молодости Петр и половиной наших детей не занимался. Насколько он их любит, я только лет пять назад поняла, когда один из сыновей слег со смертельной болезнью. Тут Петр чуть сам не умер от страха: «Не может Бог у нас его забрать. Я не выдержу, не переживу...» Сел на пенек на участке и замер — сам стал бесполезным ребенком, понимая, что тут никакие деньги не помогут. И молился, молился… И сын встал на ноги. А сейчас Петя уже и со сцены обоими нашими внуками хвастается.
С замужеством тоже долго не клеилось — уже и дети были, а на штампы Мамонову плевать.
Несколько раз женились. «Сегодня после концерта приходи в загс», — наставляла я. Надену единственное белое трикотажное платье и стою у входа во дворец. Через три часа надоедает. Звоню домой из автомата, жених мой без стыда поднимает трубку: «Але, я сплю! Почему дома жрать нечего?» Только раза с пятого понял: не будет свадьбы — не видать ему и моих пушистеньких говяжьих котлет. Приперся на стрелку: шнурки развязаны, рубаха не заправлена, за спиной гитара болтается… Работницы загса решили, что перед ними тамада: «А жених у нас что же, опаздывает?» В ответ Петя ухмыльнулся, дыхнув перегаром...

Правда, сколько бы муж мой ни пил, всегда нес в дом копейку. Этому я его матери обязана. Когда Пете исполнилось 15 лет, женщина строгих правил повесила на дверь холодильника амбарный замок.
Петр прибегает со своих тусовок — еда закрыта на ключ! И пошел работать наборщиком в типографию, потом лифтером в Дом литераторов… Простым работягой, как все поэты своего времени. И все равно после перестройки мы были настолько нищие, что яблоко я делила на троих детей, а огрызок брала себе. В те времена мне даже сны такие грезились: будто одна ем целое яблоко. Со смаком, не спеша… Мечта идиотки!
Перепадала лафа, когда всю рок-н-ролльную шоблу приглашала к себе какая-нибудь хорошо обеспеченная дама, желающая прослыть богемной. После такого салона главной задачей (Мамонова и Ковриги) было доставить Петю до дома с целым заработанным четвертаком. Потому они всегда просили единой бумажкой, а напивались на шару.
Когда я открывала дверь квартиры, на пороге раскачивался поддатый Мамонов с протянутой рукой — как бы в оправдание он раскрывал перед моим носом кулак, и на ладони неизменно лежала смятая купюра.
При этом Петя никогда не умел обращаться с деньгами. Он вообще не рубит в денежных единицах, не знает, что сколько стоит. Это, наверное, я его избаловала, полностью взвалив на себя быт. Иногда он сам ходит в магазин, выворачивает на прилавок все содержимое кошелька и предлагает продавщицам за него самим расплатиться. Представляю, сколько у него воруют! А недавно его гаишник остановил за превышение, так нарушитель разорялся: «Бери хоть сто рублей, только отпусти!» Гаишник узнал в Мамонове отца Анатолия и долго повторял: «Ну вы и вправду юродивый! Сто рублей сейчас — ничто!» Но Петя ему так и не поверил.
Когда рок вышел из подполья, у нас появилась возможность зарабатывать на таланте Петра Мамонова. Но мы и тут поначалу опростоволосились. Отправился муж на гастроли в Сибирь. Вернулся без заработка, зато с огромным долгом. Звоню разбираться. «Твой Мамонов микрофон за 2,5 тысячи долларов зубами разворотил», — ржут организаторы. Не жалея последних зубов, Петя таким образом ездил зрителям по ушам. Беспределил, гитары ломал... Я подумала: «Э нет, милок, хватит казенное имущество портить». И с прибыльного концерта купила штук 20 микрофонов — грызи не хочу!
Так я волей-неволей стала Петиным менеджером. Хотя самый первый концерт провалила с треском.
Продала ради него старинное серебро моей бабушки, напечатала билеты, купила фальшивую печать «ПБОЮЛ» и арендовала для «Звуков Му» зеркальный театр «Эрмитаж». Этот сон мне до сих пор видится в кошмарах: народу полный зал, а ни один билет не куплен. Вся рок-тусовка тогда надо мной смеялась. Звонит Юра Айзеншпис (он тогда как раз Виктора Цоя продюсировал):
— Ты что, не знала, что хуже зала нельзя придумать? Восемь дверей, и на каждой бабушки-контролерши берут по рублю себе в карман. Учись: вход должен быть один и очень узкий. И ты в нем стоишь насмерть!
С тех пор я всегда лично торчу на контроле — отрываю корешки. Со временем к семейному бизнесу и детишек подключила. Поставлю их в красивых рубашечках за лоток перед концертом — пластинки продавать.
Первый и третий класс — они и считать-то толком не умели, вот их все и обманывали! Смятые купюры наши помощники сваливали кучей на подоконнике в гримерке и задвигали этот холмик шторкой.
В то время в Союзе был единственный человек, который проталкивал рок-звезд на Запад, — Артем Троицкий. Именно он привез в Питер на наш концерт известного продюсера Брайана Ино. Тот был в восторге от Мамонова и сразу заключил со «Звуками Му» контракт. Нас ожидали 10 лет полной лафы — сотрудничества с «Warner Brothers». Это не каждой зарубежной группе удавалось… А Пете все это было не нужно — бессребреник, ей-богу! Взял и в сердцах разогнал всю группу. Липницкий тогда выпросил у него название, и Петя легко согласился.
Контракт пришлось разорвать: его ведь заключили со «Звуками Му», но Брайана Ино интересовал только лидер — Мамонов. Так глупо мы потеряли бренд. А ведь на заре перестройки даже авторских прав не было. Брайану Ино личность Мамонова тогда стала ясна как стеклышко: деньги за пазухой не держатся, одет хуже бомжа, а ест только «ее, родимую». «Оля, как я ему заплачу за сотрудничество? Боюсь, до дома гонорар не довезет!». И дал ему то, что Петр точно не пропьет — звукозаписывающую студию. Динамики, усилитель, прочие прибамбасы… Петр до сих пор этими раритетами в деревне пользуется, хотя уже давно появилась более мощная техника.
Как-то Брайан пригласил Мамонова с группой на гастроли в Лондон, поселил их в доме брата. В отсутствие хозяина гости заглянули в бар и были ослеплены красивыми этикетками на бутылках.
Даже заядлому алкашу Мамонову стало жалко такую красоту портить. А выпить охота. Они с Сашей облазили весь дом... Заглянули в подвал, а там какие-то старые забытые бутылки в пыли валяются... На подъезде к дому кузен Брайана Ино почуял неладное: из мусорки торчали откупоренные до боли знакомые стеклянные горлышки. Бедняга схватился за сердце — оказалось, в подвале хранилась бесценная коллекция редчайших вин, которую он собирал по всему миру. А «Звуки Му» уничтожили ее залпом. Об этом потом все английские газеты писали.