Про загадочную турецкую сексуальность (27 фото + текст)
- 10 ноября 2010
- Познай МИР
Погружаясь в глубины загадочной турецкой сексуальности, я все больше запутываюсь. Эта страна представляется мне черным ящиком,
где на входе патриархальное общество, жесткая половая сегрегация, подавленные инстинкты, а на выходе — самые радикальные проявления
сексуальной свободы, многотысячные гей-парады, проститутки на улицах, мужчиноженщины. Как именно одно трансформируется в другое,
мне непонятно. И главное: все это заставляет меня усомниться в возможности как-то классифицировать и понять сексуальность.
Я вижу, что одни мужчины становятся геями по собственному выбору и в буквальном смысле умирают за этот выбор, другие практикуют
однополые связи просто из-за того, что «больше не с кем», а третьи переодеваются и становятся шимейлами, будучи частью порочной
системы, в которой секс приносит деньги. Если это явления одного порядка, то ломается вся идеология защиты прав меньшинств. Да и
надо ли защищать того мужика в черном джипе, который на полчаса увез Чалу и заплатил ей за это 50 лир? Надо ли защищать его право
на гомосексуальность?
Если геями не только рождаются, но и становятся, значит ли это, что и гетеро— и гомосексуальность можно воспитать? Об этом много
говорили еще в конце 50?х, когда сексолог Альфред Кинси провел шокирующее исследование, в соответствии с которым гомосексуальность
оказалась континуумом: у одних людей она присутствует в большей степени, у других в меньшей, у кого-то ее совсем нет, но четкие
границы отсутствуют. «Мир не делится на агнцев и козлищ», — заключил Кинси. У нас в тюрьмах тоже, кстати, полно однополых связей,
но никто там не называет себя голубым. А турецкое общество в смысле секса для мужчины та же тюрьма, в которой он сидит всю первую
половину жизни. Значит ли это, что люди могут говорить и думать неправду о своей сексуальной ориентации?
— А нет никакой истинной или ложной ориентации, — говорит Бегюн Башташ, турецкая исследовательница, которая много лет занималась
гендерными вопросами в Америке. — Мы имеем дело не с сущностями, а с репрезентациями, с тем, как человек сам себя определяет. Если
мужчина спит с мужчинами, но утверждает, что он не гей, значит, он не гей. Это ведь не только вопрос секса, но и вопрос любви,
романтических чувств, желания и возможности строить отношения. Если человек говорит, что чувствует себя женщиной в мужском теле,
значит, такова его идентичность. Причем на протяжении жизни она может меняться. Современная наука больше не стремится разложить
все по полочкам: вот геи, вот латентные геи, вот лесбиянки, вот транссексуалы…
— Но почему же тогда многие гомосексуалы говорят о том, что не могут жить иначе? Если все это театр, репрезентации, значит, можно
сыграть и другую роль.
— Почему вам так важно знать «почему»? Все такие утверждения очень опасны: любые рассуждения о природе сексуальной ориентации и
сексуальной идентичности приводят к ложным выводам. «Он стал геем из-за детской травмы, давайте кого-нибудь за это накажем»,
«Причины гомосексуальности в генах — давайте запретим им иметь детей», «Лесбиянками становятся некрасивые женщины»… Как будто у
женщин, в отличие от мужчин, нет чувства прекрасного! Моя собственная сексуальная ориентация сформировалась в двадцать восемь лет.
До этого я встречалась только с мужчинами. Если вы попросите меня объяснить, почему так случилось, это будет долгая сложная история,
из которой вы все равно ничего не поймете и не сможете сделать обобщающих выводов.
В левых западных университетах сейчас в моде так называемая квир-теория, в соответствии с которой границы идентичности могут быть
текучими. Постмодернистская наука говорила о том, что мужчина и женщина — это не биологическая данность, а социальный конструкт.
Нынешняя, уже постпостмодернистская, говорит, что даже это не догма. В центре современных исследований пограничные состояния:
транссексуалы, бисексуалы, андрогины.
Мне объяснили, что, оказывается, бывают даже гомосексуальные транссексуалы: человек может быть мужчиной, чувствовать себя женщиной
и любить женщин как женщина. И наоборот: быть женщиной и любить мужчин как мужчина. Потому что сексуальная ориентация и гендерная
дентичность — разные вещи.
Все это, получается, надо уважать и спокойно изучать. Но и без таких заморочек люди могут обладать подвижной идентичностью, называя
себя квир (queer) — не мужчина и не женщина, не гетеро-, не гомо— и не би-… Словом квир утверждается не пол, не ориентация, не
предпочтения в сексе, а, что ли, свобода взглядов в этой области, готовность игнорировать это разделение вообще.
На гей-параде я познакомилась с Гезде — человеком, заинтриговавшим меня именно своей пограничностью. В своем внутреннем поиске
Гезде экспериментирует не с сексом, не с партнерами, а с самыми глубинными пластами человеческой культуры:
где на входе патриархальное общество, жесткая половая сегрегация, подавленные инстинкты, а на выходе — самые радикальные проявления
сексуальной свободы, многотысячные гей-парады, проститутки на улицах, мужчиноженщины. Как именно одно трансформируется в другое,
мне непонятно. И главное: все это заставляет меня усомниться в возможности как-то классифицировать и понять сексуальность.
Я вижу, что одни мужчины становятся геями по собственному выбору и в буквальном смысле умирают за этот выбор, другие практикуют
однополые связи просто из-за того, что «больше не с кем», а третьи переодеваются и становятся шимейлами, будучи частью порочной
системы, в которой секс приносит деньги. Если это явления одного порядка, то ломается вся идеология защиты прав меньшинств. Да и
надо ли защищать того мужика в черном джипе, который на полчаса увез Чалу и заплатил ей за это 50 лир? Надо ли защищать его право
на гомосексуальность?
Если геями не только рождаются, но и становятся, значит ли это, что и гетеро— и гомосексуальность можно воспитать? Об этом много
говорили еще в конце 50?х, когда сексолог Альфред Кинси провел шокирующее исследование, в соответствии с которым гомосексуальность
оказалась континуумом: у одних людей она присутствует в большей степени, у других в меньшей, у кого-то ее совсем нет, но четкие
границы отсутствуют. «Мир не делится на агнцев и козлищ», — заключил Кинси. У нас в тюрьмах тоже, кстати, полно однополых связей,
но никто там не называет себя голубым. А турецкое общество в смысле секса для мужчины та же тюрьма, в которой он сидит всю первую
половину жизни. Значит ли это, что люди могут говорить и думать неправду о своей сексуальной ориентации?
— А нет никакой истинной или ложной ориентации, — говорит Бегюн Башташ, турецкая исследовательница, которая много лет занималась
гендерными вопросами в Америке. — Мы имеем дело не с сущностями, а с репрезентациями, с тем, как человек сам себя определяет. Если
мужчина спит с мужчинами, но утверждает, что он не гей, значит, он не гей. Это ведь не только вопрос секса, но и вопрос любви,
романтических чувств, желания и возможности строить отношения. Если человек говорит, что чувствует себя женщиной в мужском теле,
значит, такова его идентичность. Причем на протяжении жизни она может меняться. Современная наука больше не стремится разложить
все по полочкам: вот геи, вот латентные геи, вот лесбиянки, вот транссексуалы…
— Но почему же тогда многие гомосексуалы говорят о том, что не могут жить иначе? Если все это театр, репрезентации, значит, можно
сыграть и другую роль.
— Почему вам так важно знать «почему»? Все такие утверждения очень опасны: любые рассуждения о природе сексуальной ориентации и
сексуальной идентичности приводят к ложным выводам. «Он стал геем из-за детской травмы, давайте кого-нибудь за это накажем»,
«Причины гомосексуальности в генах — давайте запретим им иметь детей», «Лесбиянками становятся некрасивые женщины»… Как будто у
женщин, в отличие от мужчин, нет чувства прекрасного! Моя собственная сексуальная ориентация сформировалась в двадцать восемь лет.
До этого я встречалась только с мужчинами. Если вы попросите меня объяснить, почему так случилось, это будет долгая сложная история,
из которой вы все равно ничего не поймете и не сможете сделать обобщающих выводов.
В левых западных университетах сейчас в моде так называемая квир-теория, в соответствии с которой границы идентичности могут быть
текучими. Постмодернистская наука говорила о том, что мужчина и женщина — это не биологическая данность, а социальный конструкт.
Нынешняя, уже постпостмодернистская, говорит, что даже это не догма. В центре современных исследований пограничные состояния:
транссексуалы, бисексуалы, андрогины.
Мне объяснили, что, оказывается, бывают даже гомосексуальные транссексуалы: человек может быть мужчиной, чувствовать себя женщиной
и любить женщин как женщина. И наоборот: быть женщиной и любить мужчин как мужчина. Потому что сексуальная ориентация и гендерная
дентичность — разные вещи.
Все это, получается, надо уважать и спокойно изучать. Но и без таких заморочек люди могут обладать подвижной идентичностью, называя
себя квир (queer) — не мужчина и не женщина, не гетеро-, не гомо— и не би-… Словом квир утверждается не пол, не ориентация, не
предпочтения в сексе, а, что ли, свобода взглядов в этой области, готовность игнорировать это разделение вообще.
На гей-параде я познакомилась с Гезде — человеком, заинтриговавшим меня именно своей пограничностью. В своем внутреннем поиске
Гезде экспериментирует не с сексом, не с партнерами, а с самыми глубинными пластами человеческой культуры:
